«Йео, дорогой. Забери меня отсюда, пожалуйста.
Я все думал, как бы донести-то до тебя эту мысль, не сложную, в общем-то, не сложную мысль, йео, о том, что мне здесь очень очень плохо.
Вот ты читаешь все книжечки свои, все вычитать там хочешь что-то такое, не знаю, оправдательное может быть? А мне здесь просто очень очень плохо, и почему я должен выдумывать события какие-то, чтобы просто позвонить тебе, почему я должен замаскировывать эту простую в сущности мысль, всем всем понятную, ну не прячься ты от меня, слышишь, просто я хочу сказать тебе, йео, что мне очень плохо, вот и все. Слышишь? Слышишь ты или нет? Я просто хочу услышать в ответ, что ты слышишь меня, просто хочу услышать в ответ.
Ветер поднялся сегодня. Жуткий. Многие боялись выйти во двор, а я стоял и смотрел, как деревья гнутся во все стороны, как их мотает, сгибает, косматые головы ихние, будь я великаном, я бы трепал их по головам как лохматых собак, но я смотрел, как небо темнеет, и синева была такая красивая и загадочная, что я думал, вот ведь и раньше было так, йео, дорогой ты мой, ведь и раньше было так, помнишь? синева эта, проблески эти, густота облаков между туч, и словно кистью водит, синевой этой прямо по душе моей, и слезы просятся наружу все, а эти кричат мне, что пора уходить, а я не могу оторваться от неба этого, от ветра, от запаха этого свободного, от ощущения грандиозности всего, от ощущения конкретности своего существования мимолетного, но вдруг так явно осязаемого. И я не пошел к ним, йео. Я не пошел.»