Перпендикуляром к корпусу два
«йео, привет!»
и сразу май всей силой своей, и земля вдруг так близко и ясно, и белые лепестки на ветках, отец Рыжего мимо, «здрасьте», не узнал. И смотрю в лицо его, и чуть выше на балкон, отец докуривает, крикнет «домой!» или рано еще? выстреливает бычок на крышу над булочной, «спустись, возьми горяченького», а лицо-то не изменилось, смешно даже, кроссовки, морщины что ли возле глаз? не, не может быть, и бросает имена и клички, и каждое расцветает пролитой акварелью, а слева подъезд Тёмика, и щемит в груди
и Володя вдруг, 35 ему? больше? такой же лохматый, худой, с собакой все той же, не может быть с той же, не живут столько они, но вот же он, и улыбочка набок, и задор как будто бы прежний, и сейчас он сходит за мячом
но делаю вид, что не заметил, а рука теплая такая, живая, и с удовольствием жму ее, и хорошо, что в темных очках.